Сплоченность [Перевод с белоруского] - Микола Ткачев

Предстояло решить нелегкую задачу: разрушить железнодорожное полотно, телеграфно-телефонную связь, подорвать линейные сооружения. Но этот главный и заключительный этап операции казался Злобичу сейчас почему-то гораздо более легким, чем то, что надо было сделать предварительно. Надо было удачно нанести первый удар, сломить оборону участка. Как только это будет сделано, дальнейшее, думал он, пойдет как по-писаному. А снять охрану не так-то просто. Хотя на себя он, казалось бы, взял самую трудную задачу — штурмовать с отрядом погребняковцев и двумя ротами калиновцев станцию, но это его беспокоило почему-то меньше, чем то, что предстояло сделать отрядам, возглавляемым комиссаром и начальником штаба.

На долю Новикова и Столяренко выпали меньшие по масштабу, но тоже довольно сложные задачи. На штурм бункера, находящегося к северу от Гроховки, Новикову придется вести людей по совершенно открытой местности. На голом поле вынуждены группироваться для штурма и люди Столяренко. Вдобавок им придется, прежде чем они доберутся до железнодорожного полотна, уничтожить автобазу. Самые лучшие подходы к железной дороге, конечно, у него, Злобича, но зато и объект ему достался несравненно крупнее и труднее!

— Штурмовые группы размещай не на опушке леса, а вон там, выдвинь их метров на пятьдесят вперед, — шепнул Злобич Григорию Погребнякову, показав рукой в сторону вырубленного кустарника.

Погребняков сначала не понял, почему Злобич не хочет занять позиции на опушке леса, а когда сообразил, подумал, что распоряжение это довольно умно, он даже упрекнул себя, что сам не додумался до такого простого и удачного решения. Дело в том, что перенести огневую позицию с опушки — означало вывести партизан с участка, заранее пристрелянного противником. Из опыта боев и диверсий на железной дороге Злобич убедился, что гитлеровцы всегда, открывая огонь, прежде всего бьют по опушке леса, считая, что партизаны могут нападать только из-за укрытий. «Пускай убедятся фашисты в своей тупости, в своем недомыслии, — думал Злобич. — Покуда они выявят наши истинные позиции, покуда перенесут огонь, мы уже их славно поколотим».

— Товарищ комбриг, прибыли связные от Новикова и Столяренко, — доложил Турабелидзе.

— Давай их сюда, — приказал Злобич и, когда связные подошли, спросил: — Отряды на месте?

— Да, занимают позиции… Какие будут распоряжения?

— Ждать сигнала — две зеленые ракеты…

Связные поспешили в свои отряды.

Злобич стоял на опушке и наблюдал за передвижением партизан к железнодорожному полотну. Прижимаясь к земле, люди осторожно пробирались вперед. Не слышно было ни одного звука, кроме чуть уловимого шороха одежды по жесткой осенней траве.

Первая цепь состояла из людей, которые должны были уничтожить железнодорожную охрану и обеспечить беспрепятственную деятельность подрывных команд. Эта цепь заняла исходные позиции метрах в двухстах от полотна. Позади нее притаились подрывные команды, вооруженные взрывчаткой, разводными ключами, ломами и пилами.

Злобич то и дело поглядывал на часы. Чем меньше оставалось времени, тем, казалось, дольше оно тянулось. Волнение его все возрастало, как это бывало неоднократно и прежде, когда проходили последние минуты в ожидании боя. Хоть и был он человек обстрелянный, но это волнение, всегда сопровождавшее его в бою до первого выстрела, воспринималось Злобичем как некая необходимость. Вот и сейчас оно все росло и росло в его душе.

В левой ладони — часы, в правой — холодная рукоятка ракетницы. Он пристально вглядывался в секундную стрелку, затем вдруг сунул часы в карман и, одну за другой выпустив в небо две шипящие зеленые ракеты, быстро двинулся от опушки. На ходу отметил, как на севере и на юге, вдоль железнодорожной линии, вспыхнули в небе такие же ракеты. «Пошли на штурм поддубновцы, ганаковцы, зориновцы — всё соединение», — подумал он.

Опушка, откуда Злобич недавно вынес вперед огневую позицию, всколыхнулась от мощных взрывов. «Вот была бы каша», — невольно пронеслось в голове. Он бежал в шеренге штурмующих и стрелял из автомата короткими очередями.

До станции оставалось шагов сто, когда гитлеровцы опомнились и разобрались, откуда бьют. И тогда шквал огня резанул в упор по наступающим.

— Ах, шени чириме!.. Ложитесь! — крикнул Сандро, забегая вперед.

— Ну, ты брось! — грубо оттолкнул его Злобич, продолжая бежать.

Послышались стоны раненых, просьбы о помощи, кто-то крепко выругался. Крики доносились больше с правой стороны, где под ногами людей взорвалось несколько мин. Злобич взглянул туда и ахнул: правофланговая группа, по которой с вышки бил вражеский пулемет, залегла на голом пристанционном пустыре, а затем начала отползать назад. Следом за ней залегла и центральная группа, умерили бег левофланговые. Нельзя было терять ни одного мгновения. Нажать! Еще одно усилие! О потерях сейчас думать нельзя!

Недалеко от себя Злобич увидел пулеметчика, в замешательстве отползавшего назад, искавшего укрытия.

— По вышке — огонь! Чего жмешься к земле?! — подбежал он к пулеметчику.

Тот опомнился и открыл огонь. Через минуту пулемет на вышке замолк. Тогда Злобич, на ходу отстегивая гранату, подал команду:

— Вперед! Ура-а!..

Его клич подхватили Погребняков, Сандро, все, кого видел он и кого не видел. Какая-то могучая сила подняла людей и вынесла к станционным постройкам, на полотно дороги.

В ход пошли гранаты, они разворачивали внутренности бункеров и дзотов, служебных помещений и вагонов. Языки пламени охватили бараки солдатских казарм. Как ошалелые, кидались из стороны в сторону оккупанты. Их добивали тесаками и прикладами.

Когда сопротивление было сломлено, на линии появились подрывные команды. Послышался лязг ключей, удары кирок и топоров, визг пил. Минеры ставили мины и толовые шашки, готовили подрывные машинки. Затем все скатились с полотна, притаились под откосом. И тогда, как финал концерта, загремели взрывы огромной силы: взлетали рельсы и шпалы, обрушивались мосты и строения. Гул раскатился далеко вокруг, и, казалось, нет ему ни конца ни края. Он то спадал, то с новой силой нарастал, ширился.

Из-за колючей проволоки дровяного склада толпами бежали измученные, оборванные люди.

Кто-то громко благодарил партизан за освобождение, кто-то от радости плакал. Злобич пробирался между освобожденными, внимательно вглядывался в лица. Он искал Сергея и Надю. Да и он ли один?! Над толпой то и дело слышались восклицания:

— Надя! Здесь ли Надя Яроцкая?!

— Поддубный!.. Сергей Поддубный!..

В беспорядочном шуме многочисленных возгласов можно было распознать голоса Погребнякова, Турабелидзе, Кравцова. Но Надя и Сергей не откликались…

В гуще толпы Злобич приметил девчат из Нивы, окликнул их. Они обступили его и наперебой стали рассказывать обо всем, что им пришлось пережить с тех пор, как фашисты угнали их из деревни.

— Десять человек наших увезли уже. Еще днем. Первым эшелоном.

— Послушал бы ты, Борис, сколько было слез! Хадора Юрковец прямо волосы на себе рвала, когда гнали ее к эшелону.

— Какое счастье, что мы еще остались на станции!.. Теперь бы еще Надю отыскать…

— Бошкин оставил ее при себе. Где он, там и она будет.

«Надя и Сергей, если еще живы, могут быть только в Калиновке и нигде больше», — подумал Злобич и пошел к зданию вокзала. Чувство отчаяния больно сжимало его сердце.

На линии взрывы утихли. Из отрядов прибывали связные, докладывали о выполнении заданий.

— Новиков тяжело ранен, — доложил связной из отряда Калины.

Злобич ничего не ответил, он принял это сообщение с тем странным спокойствием, какое приходит к человеку, когда несчастья одно за другим валятся на его голову.

Он зарядил ракетницу и подал сигнал к отходу и, когда погасли в небе две цветные полоски, не то себе, не то окружающим его товарищам сказал:

— Назад… Гарнизоны громить!..

5

Героем сегодняшней битвы на рельсах был Новиков. О его мужестве говорили не только свидетели его подвига. Рассказ Малявки, который неотлучно находился при комиссаре, со всеми подробностями передавался из уст в уста.

Новиков поднял калиновцев, как только у станции вспыхнули сигнальные ракеты, и повел к железнодорожному полотну. Люди сначала бежали молча, не стреляя, чтобы хоть на минуту оттянуть момент, когда их заметит противник. Но разве можно остаться незамеченным на открытой местности, залитой светом луны? Гитлеровцы обнаружили их очень скоро, и тогда потоки свинца хлынули на придорожный луг. Послышались стоны, то тут, то там падали убитые и раненые. Новиков с болью подумал, что потери под таким огнем будут огромны. Но разве можно остановить наступление? Только вперед, только решительным натиском можно одолеть противника! И Новиков упорно вел людей к полотну.